«Уже все умерли, я помню, как моя мама говорила: «Не
бойся, маленький, мы все умрём». Потому что в каждой комнате уже лежал мертвец.
Папа, бабушка…»
Так рассказывал мне
Илья Сергеевич Глазунов, осиротевший и чудом спасшийся в блокаду. Его 12-летним
вывезли по Дороге жизни через Ладогу.
Мне довелось
побывать у него, проговорили много часов. Он здорово свистел! Счастливый
молодецкий свист в два пальца гулял по галерее с яркими картинами, видя
какие, мгновенно назовёшь автора — точный признак оригинальности.
В нём было ожидание
чуда. Он был похож на сказочного птенца, только что вылупившегося из пурпурного
пасхального яйца.
Про окончание войны,
запомнившееся навсегда: «Я приехал из деревни новгородской. Вся столица России была,
как будто снимается фильм: в золотых погонах. Это было поколение победителей —
непридавленные гордые лица, и ночное небо озарялось салютом».
Он был влюблён в
русскую историю. Прославлял Россию, видел в ней лучшее и надеялся на лучшее.
Поклонялся Достоевскому. Нападал на Петра, но боготворил Петербург. Был
православным монархистом — и рисовал Гагарина, Альенде и Кастро, солдат во
Вьетнаме и Никарагуа.
Ещё молодым, он
собрал альбом старой, несохранившейся Москвы. В 1970-м остановил генплан
реконструкции столицы и этим спас множество исторических зданий в центре.
Создавал
спасительное для истории и культуры Всероссийское общество охраны памятников.
Оставил стране огромный музей икон и живописи, коллекцию уникального народного
костюма и северной утвари.
Вкладывал все деньги
в поддержку молодых, воспитав поколения художников, скульпторов, реставраторов.
Один из убитых в октябре 1993-го — его 18-летний студент Дмитрий Обух.
«Хорошо было в тайге
глухой, — говорил мне Глазунов. — Сослали туда после картины, о которой было
много шума. Это дипломная работа, забытая давно. Уже голосовали, чтобы меня
приравнять к статусу Солженицына и выслать в Америку. Только один голос —
Сергей Владимирович Михалков, мой благодетель — сказал: «Хватит плодить
диссидентов. Ещё одного вышлете». И я остался. Но меня послали на БАМ в глухую
тайгу, чтобы я рисовал то, что видел. Я сделал 200 работ в Иркутске. Я видел,
как там строят. Как возвёл быстро Александр III данную дорогу! И как там
самоотверженно строили комсомольцы, клали рельсы на мёрзлую землю».
Глазунов не принимал
многое советское, но про антисоветское говорил так: «Началось добивание России,
когда сразу появилось три процента миллионеров, которым дали возможность
захватить общенародную собственность. При Брежневе сказали о неперспективных
русских деревнях, в наше время говорят о неперспективных моногородах. Мы видим,
как бедно живёт русский народ. Я горжусь, что я русский. Я мог бы остаться в
любой стране, но я всегда говорил: «Лучше на нары, в Сибирь, чем в Майами». Меня
оставляли правительства Италии, Швеции… Я всегда возвращался и старался своим
искусством воплотить мечты многих, их память о России».
О своих новых
работах и планах: «Это пейзажи Ростова Великого. «Русский Север» — о людях,
которых я люблю. И самое главное, хочу сделать проводы войск. Древнерусский
мотив, когда идёт на битву дружина. Смятая рожь. И семья провожает…»
