Какое решение вопроса о собственности открывает простор для неоиндустриализации как второй, технотронной фазы индустриализации производительных сил? В теоретическом плане проблема снята уже давно. Формула развития России объективно обоснована и научно установлена: неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция [1]. В соответствии с данной формулой новая индустриализация, или короче – неоиндустриализация, требует принципиально нового решения вопроса о собственности. Потому Как это общесистемный вопрос, новое его решение – в пользу новой формы собственности – органически связано с обретением новых форм организации экономики, новой модели планирования и планового регулирования пропорций общественного воспроизводства, новых стимулов повышения производительности труда и трудосбережения, новой движущей силы развития, в общем – новой социально-экономической системы.
Под новой понимается вертикально-интегрированная форма собственности. Но, новизна её исторически относительна. Она отнюдь не нова для передовых индустриальных держав мира, где с 1970-х гг. стала экономическим базисом для межотраслевых, вертикально-интегрированных корпораций, включая транснациональные (ТНК). Они закономерно отличаются единством основной формы собственности, вертикально-интегрированной, с основной формой организации воспроизводства – корпоративной. К сожалению, не такова практика пореформенной России. Для нашей страны вертикально-интегрированная форма собственности является новой во всех отношениях: историческом, теоретическом, идеологическом, политическом, практическом и т.д. Отчего? Оттого, что вместо интегрированной собственности господствует дезинтегрированная и персонифицированная, как при капитализме XIX столетия.
Согласно классической теории, межстрановая асимметрия по стадиям развития, уровню производительности труда и качеству жизни людей порождается асимметрией форм собственности. Какого-либо особого откровения здесь нет. Но применительно к анализу реальной действительности классический критерий приводит к выводу, сравнимому с маленьким открытием.
Как известно, представители неклассической ветви экономической теории изрядно запутались относительно того, к чему отнести пореформенную Россию. По мнению одних, социализма нет, а рынок и капитализм – неузнаваемы, ни на что непохожи, идентификации не поддаются, ибо искорежены бюрократизмом, патернализмом, коррупцией, слабостью институтов и т.д. Другие помещают нашу страну в зону периферийного капитализма, замкнутого на добыче сырья и ресурсов для центрального капитализма, обладающего монополией на высокие технологии. Третьи ссылаются на некую модификацию или даже мутацию азиатского способа производства. А все вместе заявляют о кризисе и бессилии теории. Но, бессильна лишь их теория – неклассическая и антиклассическая, ложно именуемая ими «неоклассической».
Ключом классики ларчик открывается просто. Капитализм капитализму рознь, потому как развитие капиталистического общества проходит через множество исторических стадий – от низших к высшим. История демонстрирует шесть таких стадий. От мануфактурной стадии капитализм поднимается к фабрично-заводской, потом – к монополистической, далее – к государственно-монополистической, затем – к государственно-корпоративной. Но и это не предел. Как показал бесценный для теории опыт СССР, самой высшей, исторически последней стадией выступает госкапитализм.
По какому критерию различимы конкретные стадии развития капитализма? Чем высший капитализм отличается от низшего, отсталого? Критерием различения служит основная форма капиталистической собственности. Иначе говоря, высший капитализм отличается от низшего прежде всего формой собственности.
В советской политэкономии считалось, что только СССР имеет иную по сравнению с капитализмом форму собственности, а сам капитализм опирается на частную форму и стадиальными внутрисистемными различиями не обладает. Такая точка зрения оказалась глубоко ошибочной и порочной. В действительности разным стадиям капитализма свойственны специфические противоречия, законы, закономерности и формы капиталистической собственности.
Идентификационный признак высшего ныне, государственно-корпоративного капитализма – это господство вертикально-интегрированной собственности, а низшего – господство дезинтегрированной, персонифицированной, частной. Исходя из классического критерия, вопрос об идентификации социально-экономической природы решается элементарно: пореформенная Россия является страной низшего капитализма, исторически отсталого и зависимого от высшего. Отсюда понятно также, почему в России нет экономики ТНК, тогда как в передовых индустриальных державах – есть.
Более того, отсталое и зависимое положение нашей страны усугубляется тем, что низший капитализм свелся к олигархически-компрадорской разновидности – наиболее варварской и реакционной, в связи с чем зависимость от иностранного капитала переросла в крайне тяжелую и непосильную, а именно – неоколониальную.
Таким образом, неоиндустриализация и последующий социально-экономический подъём России немыслимы без прогрессивного решения вопроса о собственности – в пользу вертикально-интегрированной формы.
Теоретически это выяснено вполне. Формула неоиндустриального развития России предметно обсуждалась на протяжении 2008-2010 гг. и научно неоспорима [2]. Неоиндустриальной парадигме была посвящена также серия передач на радиостанции «Говорит Москва» [3]. Концептуальная идея оказалась социально востребованной и начала довольно быстро овладевать умами. Как результат, в отечественной экономической литературе зафиксирована тенденция явного нарастания неоиндустриальной тематики [4].
В 2010 г. необходимость новой индустриализации продекларировало правительство, а следом все ведущие политические партии и движения – как выяснилось по их предвыборным программам и положениям накануне парламентских выборов 2011 г. Триумфальное шествие наблюдается и в Интернете, о чем свидетельствует весьма любопытный факт. В апреле 2008 г., когда в МГУ им. М.В. Ломоносова в ходе ежегодных «Ломоносовских чтений» прошло первое обсуждение формулы неоиндустриального развития России, в ответ на запрос о неоиндустриализации (новой индустриализации) Интернет выдал лишь 49 ссылок в русскоязычном сегменте и 39 – в англоязычном, причем все они так или иначе отсылали к публикациям журнала «Экономист». По состоянию на февраль 2012 г. в русскоязычном сегменте число ссылок достигало уже 3,2 млн.
Однако, новая индустриализация не придёт сама собой. Неслучайно в формуле развития дано единство двух составных частей – со стороны как производительных сил, так и производственных отношений, или отношений собственности. Указанная формула означает, что реальное осуществление новой индустриализации возможно только на базе новой экономической системы, основанной на вертикально интегрированной форме собственности. Между тем, сейчас господствует олигархическая форма частнокапиталистической, дезинтегрированной собственности. И олигархический клан всеми силами стоит за её сохранение, за её незыблемость.
Таким образом, на пути новой индустриализации камнем преткновения лежит вопрос о собственности. Фактически новая индустриализация признается лишь на словах, между тем как двуединая формула развития России – неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция – вызывает острое идейное и политическое противостояние. В центре его – именно вопрос о собственности. Формула нашего развития предполагает решение данного вопроса через стратегическую национализацию и вертикальную интеграцию командных высот отечественной экономики. Без такого решения вопроса о собственности нечего и думать о социально-экономическом прогрессе России. Олигархический же клан и его идеологи, напротив, криком кричат против национализации и вертикальной интеграции собственности на средства производства.
По сути, в формуле развития вместо плюса противники прогресса нашей страны стремятся поставить минус, желая оторвать новую индустриализацию от вертикальной интеграции и подменить верную формулу неверной, т.е. следующей: неоиндустриализация минус вертикальная интеграция.
Несомненно, краеугольным вопросом повестки дня выступает вопрос о собственности. По отношению к нему различные социальные фракции разделились на прогрессивную, консервативную и реакционную. Прогрессивная борется за превращение вертикально-интегрированной формы собственности в основную и главную в отечественной экономике; консервативная же и реакционная – против.
В настоящее время платформа реакционной фракции нашла свое воплощение в обновленном крайне правыми варианте «Стратегии-2020»; платформа консервативной – в авторской статье В.В. Путина «О наших экономических задачах». Обе данные платформы есть платформы господства дезинтегрированной, частной формы капиталистической собственности, с тем только отличием, что оголтелые реакционеры ратуют за неограниченное её господство, а консерваторы – за бюджетно-ограниченное.
Концентрированного выражения нет пока лишь у прогрессивной платформы. Но, думается, ему пора бы уже быть. Тем более теперь, когда наша страна вновь подошла к поворотному моменту и ей вновь предстоит ответственный выбор своего пути. Причем на сей раз он должен гарантировать движение вперед, а не назад, ибо лимит на исторические ошибки Россией исчерпан. России пора посмотреть не столько на то, что в отношении неё предпринимает некто извне, сколько на то, что она сама делает в отношении самой себя.
Для нашей страны объективно наступило время судьбоносного выбора. Экспортно-сырьевая модель обанкротилась. Отступать больше некуда. Либо вертикальная интеграция и неоиндустриализация, либо экономическая дезинтеграция и политический развал – так стоит вопрос наших дней.
§ 1. Реакционеры, и как они воюют за «Вашингтонский консенсус»
Неоиндустриализация России на практике осуществима только на базисе вертикально-интегрированной собственности, и никак иначе. Без вертикальной интеграции собственности наша страна не в состоянии сделать ни шагу вперед. Поэтому соединение неоиндустриального курса с формирование прогрессивной социально-экономической системы имеет для России поистине судьбоносное значение.
Это прекрасно понимают не только сторонники неоиндустриализации, но и её олигархически-компрадорские противники, сбитые ныне в стаю на платформе реакционной альтернативы. Реакционеры вполне осознают, насколько серьезен и социально привлекателен неоиндустриальный курс России. Открыто противопоставить неоиндустриализации чужой и чуждый «Вашингтонский консенсус» они уже не могут. А потому вынуждены тайком протаскивать его под другими именами, прибегая ко всякого рода уловкам и обманам. Цель заключается в том, чтобы либо дезавуировать сам неоиндустриальный курс России, либо снять связку новой индустриализации и вертикальной интеграции, чтобы заблокировать решение вопроса о собственности в пользу вертикально-интегрированной формы.
Прямой олигархически-компрадорский выпад против неоиндустриализации последовал с самого начала 2012 г., когда уже вполне выяснился перелом общественного сознания в пользу неоиндустриального курса.
Прежде всего реакционеры додумались до противопоставления новой индустриализации – чему? – модернизации и инновациям. Первая попытка предпринята под тем предлогом, что эксперты, мол, зафиксировали «исчерпание темы в пропагандистском плане и перенос внимания с модернизации и инноваций на “новую индустриализацию”» [5]. Как видим, предлагается этакий развод модернизаторов и новаторов по разные стороны баррикад с промышленниками, т.е. вбрасывается яблоко раздора.
В одном из мифов, помнится, аргонавт Ясон справляется с вражеским войском подобным же образом, только вместо яблока он метнул во вражескую гущу камень раздора. Но если Ясона научила хитроумная Медея, то реакционеров надоумил некто весьма недалекий. Их затея попросту бессмысленна.
Действительно, в современном мире инновации осуществляет исключительно высокотехнологичная индустрия. Она же является первостепенным субъектом спроса на инновации. Где нет высокотехнологичной индустрии, там нет ни производства инноваций, ни устойчивого и непрерывного спроса на них. Короче говоря, любые инновации – технологические, продуктовые, процессные, организационные, управленческие и т.д. – являются неоиндустриальными по своей природе. И другими в неоиндустриальном мире они быть не могут.
К инновационным принадлежат, как известно, только передовые индустриальные державы планеты. Поэтому инновации есть атрибут неоиндустриального мира, который только и способен обеспечить необходимую для них базу – научно-техническую, приборно-лабораторную, промышленную.
Короче, в современных условиях без неоиндустриализации нет инноваций. Это общее правило. И приходится искренне сожалеть, что справедливость данного правила олигархически-компрадорский капитал заставляет доказывать пореформенным опытом нашей страны, подвергая Россию ужасающей деиндустриализации, машиностроительной и технологической отсталости.
Итак, противопоставление инноваций и неоиндустриализации затеяно не от большого ума. По крайней мере, реакционеры далеко уступают мифологической Медее, потому как додумались разве лишь до откровенной глупости.
Столь же нелепо сконструированное ими противопоставление между неоиндустриализацией и модернизацией. Конечно, если козырять модернизацией сугубо абстрактной и беспредметной, наподобие горбачевского ускорения и «перестройки», тогда можно противопоставлять её чему угодно, а не только новой индустриализации. Но если чётко конкретизировать предмет, то модернизация, насущно необходимая России, тождественна неоиндустриальной. Воображать модернизацию без новой индустриализации могут разве лишь фокусники словоблудия. Вот почему в рамках неоиндустриальной парадигмы развития речь всегда шла и строго идёт только о неоиндустриальной модернизации.
Стало быть, в данном отношении затеянное реакционерами противопоставление также совершенно несуразно. Именно неоиндустриализация гарантирует России высокотехнологичную модернизацию производительных сил, равно как прогрессивную модернизацию отношений собственности и социально-экономической системы в целом.
Видимо, первая попытка была предпринята поспешно и сгоряча. Или, быть может, ей отводилась скромная функция социального зондажа либо точечной разведки боем. Как бы там ни было, она по уши дискредитирует тех, кто её осуществляет. И потому вслед за ней вскоре наступил черед ещё одной, с привлечением реакционных фигур калибром побольше.
На сей раз в лобовую атаку против неоиндустриального курса России ринулись признанные авторитеты «Гайдаровского форума». Роль застрельщика взял на себя А. Дворкович. Он выступил так, словно бы и нет факта кремлевских деклараций о настоятельности неоиндустриализации России, пусть и декларативных. По его исходному тезису, в принципе верному, Россия отнюдь ещё не выбрала свой путь развития, выбор ей только ещё предстоит. Но тут же высказывается неверное мнение: будто выбирать придется одно из двух – либо новую индустриализацию, либо «постиндустриальное общество».
Вместе с тем А. Дворкович продемонстрировал прекрасную осведомленность относительно того, с какой формой собственности связан тот или иной выбор. Неоиндустриализацию он мыслит при господстве крупного промышленного капитала и преобладании государственной собственности, а «постиндустриальное общество» – при максимальной свободе предпринимательства, т.е. при сохранении всевластия олигархически-компрадорской собственности [6].
Здесь следует отметить несколько принципиальных моментов.
Во-первых, А. Дворкович чётко представляет, что России предстоит именно системный выбор – выбор новой экономической системы и, соответственно, базисной формы собственности, которая должна стать господствующей на предстоящем этапе исторического развития нашей страны.
Во-вторых, он прямо высказался за реакционный системный выбор, т.е. за неприкосновенность олигархически-клановой, компрадорской частнокапиталистической системы.
В-третьих, противопоставление между неоиндустриализацией и «постиндустриальным обществом» равнозначно для него противопоставлению между национализацией и денационализацией.
Наконец, в-четвертых, теперь противопоставлять неоиндустриальному курсу России предложено «Вашингтонский консенсус» в переряженном одеянии – под видом «постиндустриального общества». Тем самым вновь извлекаемый на свет «постиндустриальный догмат» услужливо переориентируется на то, чтобы подкрепить изрядно обветшалый «Вашингтонский консенсус», давно и безоговорочно дискредитированный в нашей стране.
Таким образом, А. Дворкович оставил в покое инновации и модернизацию, потому как они слабо сочетаемы с ультимативными требованиями «Вашингтонского консенсуса», какие предписывают жесткое сохранение России в качестве сырьевого придатка американских ТНК. Как-никак и инновации, и модернизация несовместимы все же с деиндустриализацией. Иное дело – «постиндустриальная догма». Она не только совместима с деиндустриализацией, но представляет собой бесцеремонное оправдание процесса избавления России от высокотехнологичной обрабатывающей индустрии: дескать, необходимо заниматься значащей сейчас сферой услуг вместо ничего не значащей уже индустрии.
Скажем прямо: «постиндустриальная» идеология полностью сомкнулась сейчас с антигосударственной идеологией олигархически-компрадорского всевластия, по крайней мере – в России. Представители реакционной альтернативы, подобные А. Дворковичу, вовсю размахивают «постиндустриальными ценностями». Футурологические бредни, скомпилированные Д. Беллом в «постиндустриальный» концепт с игрой в левую фразу и спустя считанные годы отринутые им самим, превращены теперь в асоциальные воззрения крайне правой, махровой компрадорской реакции.
Необходимо особо подчеркнуть, что антинаучная «постиндустриальная догма» представляет собой исключительную опасность не только для промышленного капитала, но и для науки – как фундаментальной, так прикладной и университетской. Будучи глубоко антинаучной по своему содержанию, «постиндустриальная» утопия имеет также ярко выраженную антинаучную направленность. Если неоиндустриальное общество тождественно наукоемкому и всецело опирается на науку и классический научный комплекс, на достижения естественных и гуманитарных наук, то «постиндустриальное», напротив, идейно и политически давно выродилось в «постнаучное», точнее даже – антинаучное.
Такой финиш «постиндустриальной догмы» абсолютно закономерен. Что является антииндустриальным, то неизбежно является и антинаучным. Сумасбродное преподнесение деиндустриализации России в качестве продвижения к «постиндустриальному обществу» и «постиндустриальным ценностям» означает на деле не что иное, как двуединое разоружение нашей страны – её индустриальное разоружение и её научное разоружение. Ни того, ни другого допустить нельзя.
Думается, реакционеры крупно просчитались. Они зря полагают, будто им получится обмануть Россию сладкоголосыми сказочками о «постиндустриальных ценностях». Не получится! Доморощенные олигархически-компрадорские заправилы «Вашингтонского консенсуса» добиваются одного, а получат совсем другое. Они работают на индустриальное и научное разоружение России, а получат в ответ неоиндустриальное и научное её перевооружение. Вместо запрограммированного ими развала России наша страна обязательно развернет крупномасштабную неоиндустриализацию, непременно установит подлинно наукоемкий способ производства и станет первоклассной научно-промышленной, технотронной державой современности. Вопреки компрадорским могильщикам, Россия совершит исторический прорыв на самые передовые рубежи неоиндустриальной эпохи.
Наконец, отметим ещё одно принципиальное обстоятельство. В нынешних условиях «постиндустриальная догма» стала крупной находкой для самой мракобесной апологии фиктивного капитала – бестоварного, спекулятивного, фиктивного, виртуального. Валютно-фондовая биржа, которая без устали проворачивает операции по трансформации промышленного капитала в спекулятивный, а национального богатства России – в зарубежную собственность, опять-таки рекламируется как подлинная «постиндустриальная ценность», достойная всяческого восхваления и превознесения.
Естественно, вся олигархически-компрадорская рать, щедро пропитанная соками «Вашингтонского консенсуса», горой стоит за скорейшее низведение России до «постиндустриальной» точки невозврата. Нет, отнюдь не случайно А. Дворкович выдал вариант весьма жесткого отрицания неоиндустриального «постиндустриальным».
Надо сказать, с этакой жесткостью согласились не все соучастники «Гайдаровского форума». К примеру, несколько снизить накал драматизма попытался С. Гуриев. По его мнению, выбор не столь критичен, ибо вполне допустимо одновременное развитие как новой индустриализации, так и сферы «постиндустриальных» услуг. Фактически он деликатно высказался за компромисс, держа в уме, видимо, не раз прозвучавшее уже кремлевское и правительственное одобрение идеи новой индустриализации.
Однако, предмет предложенного компромисса совершенно расходится с позицией реакционеров, какие намертво прикованы к «Вашингтонскому консенсусу». Поэтому они, устами уже Е. Ясина, категорически отвергли компромиссную трактовку: мол, ни о каком выборе не может быть и речи, потому что вариант только один: «постиндустриальное развитие», в смысле – антииндустриальное.
Вследствие своей курьезности аргументация Е. Ясина заслуживает того, чтобы воспроизвести её дословно в том виде, как она стенографически передана: «Индустриальная эпоха кончилась. Это вот необходимо понять, что где-то в 1973 году, когда вначале были 3-4 доллара за баррель, и сейчас, когда уже 110, это несравнимые вещи. А, между тем, индустриальная эпоха основывалась на дешевизне минеральных ресурсов. Эта эпоха кончилась. И если кто-то думает ещё, что можно как-то поднять российскую экономику, снова объявив какие-то пятилетки или программы обильного вливания колоссальных инвестиций, то он просто ничего не понимает, ему необходимо идти в первый класс» [7].
Как обычно, непреклонный в своей компрадорской реакционности Е. Ясин оригинален даже в невежестве. Чтобы эпохи различались в зависимости от цен на нефть – это, конечно, бесподобное «открытие», постижению которого не в силах помочь программа никакого вообще школьного класса, не говоря уж о первом. Противник неоиндустриализации оплошал здесь ничуть не меньше, чем со своими баснословными подсчетами, по которым вышло, что пореформенная Россия вымирает не из-за того, что по сравнению с советским промежутком времени живет в 2 раза хуже, а потому, что живет якобы в 2 раза лучше. В подтверждение приведем ряд доводов.
Во-первых, рост цен на нефть означает лишь увеличение инфляции нефтедоллара, а инфляция нефтедоллара целиком является заслугой печатного станка ФРС США: больше эмиссия нефтедолларов – выше цены, и наоборот. Соответственно, ставить исторические эпохи в зависимость от цен на нефть – это все равно, что ставить прогресс человечества в зависимость от американского печатного станка вместо производительных сил.
Во-вторых, после исторически первой фазы индустриализации промышленность стала электрифицированной. Производственный аппарат функционирует преимущественно на электродвигателях и электроприводах. Удельный вес двигателей внутреннего сгорания несопоставимо ниже, да и то за счёт поселкового хозяйства, где массово используются не электрифицированные ещё сельскохозяйственные машины и автомобильный транспорт. Короче, электроэнергия гораздо важнее для промышленности, чем нефть.
Между прочим, сам факт того, что за пределами электрификации до сих пор остается огромный массив земледельческой и транспортной техники, указывает на незавершенность процесса индустриализации. Надо ещё работать и работать, чтобы перевести на электрическую тягу автомобильный и судоходный транспорт, сельскохозяйственные машины и т.д. Так что к своему завершению не подошла даже первая фаза индустриализации – электрификация производительных сил. Несмотря на то, Е. Ясин уже вовсю трубит о кончине индустриальной эпохи. Что же, от компрадорского глашатая деиндустриализации России едва ли приходится ожидать чего-либо иного.
В-третьих, вся классика экономической мысли требует различать содержание и форму. Смотреть надо на движение стоимости, ибо недостаточно видеть только движение цен.
Для Е. Ясина, конечно, что классика экономической теории, что неоиндустриализация, что национализация, что вертикальная интеграция – все одно, ибо он их одинаково не признает. Он исповедует воинственный монетаризм, вследствие чего ограничивается лишь созерцанием цен да валютных курсов. И потому как цены на нефть в номинальном выражении и вправду многократно выше теперь, чем в 1970-е гг., ему мнится, будто стоимость ресурсов также возросла в 25-30 раз.
Но есть домыслы, а есть статистика. Будучи не в ладах со статистикой, Е. Ясину поневоле приходится довольствоваться домыслами, даже отдаленно не схожими на реальность. Обратимся, например, к базисному ресурсу современной индустрии – электроэнергии, чтобы проверить, насколько адекватно утверждение про «несравнимые вещи».
Нас интересует, каким образом изменялась стоимость кВт-ч в промышленности США, т.е. страны, наводняющей мир пустыми, ничем не обеспеченными, бестоварными нефтедолларами. Быть может, стоимость электричества в США и впрямь подскочила с середины 1970-х гг. в десятки раз?
Для сравнения мы взяли интервал чуть продолжительнее, с заведомым перекрытием 1970-х гг., а именно 1960-2009 гг. Затем из официальных статистических ежегодников США (StatisticalAbstract) выписали данные о среднегодовой стоимости 1 кВт-ч электроэнергии, отпускаемой для промышленности, и построили кривую динамики по годам. Естественно, побасенка Е. Ясина опровергнута полностью: пиковое значение пришлось на 1981-1984 гг. и оказалось всего лишь полуторным, после чего стоимость электроэнергии пошла вниз и в 2009 г. едва превысила уровень 1960 г. (см. график 1).
График 1
Динамика стоимости 1 кВт-ч электроэнергии для индустрии США,
1960-2009 гг. (в центах, в сопоставимых ценах)
Очевидно, что происшедшее в реальности относительно краткосрочное увеличение в 1,5 раза никак не схоже на долгосрочное увеличение в 25-30 раз. Досужие измышления Е. Ясина разбиваются при малейшем соприкосновении с действительностью.
Кроме того, как убеждаемся, бешеная инфляция нефтедоллара нисколько не затрагивает движение стоимости той электроэнергии, которая питает производственные мощности американской индустрии. И понятно, почему: цены на нефть определяются скоростью работы печатного станка ФРС, а стоимость 1 кВт-ч – реальными затратами воспроизводства в неоиндустриальной электроэнергетике США.
Вопреки тиражируемым Е. Ясиным домыслам, стоимость электроэнергии для промышленности США была в 2009 г. даже ниже, чем в середине 1970-х гг. И, кстати говоря, по примитивному критерию нашего же критика выходит, что индустриальная эпоха, отошедшая было невесть куда в 1970-е гг., теперь вернулась и снова господствует. На самом деле, конечно, господство индустриальной эпохи не прекращалось после электрификации ни на миг и никогда не прервется впредь.
В-четвертых, после электрификации промышленных машин происходит их автоматизация. Более того, отдельные автоматизированные машины складываются в производственные линии и комплексы. Постепенно формируется общенациональная автоматизированная система технотронных машин, охватывающая замкнутые цепочки воспроизводства конкретной конечной продукции – наукоемкой и с высокой добавленной стоимостью.
Благодаря автоматизации как рабочей, так и управляющей машины производительные силы общества приобретают технотронный характер, функционируют как технотронная триада: человек – микропроцессорное устройство и ЭВМ – компьютеризованные средства производства.
Короче говоря, завершение фазы электрификации производительных сил общества позволяет перейти к фазе их автоматизации, или цифровой индустриализации. На смену первичной индустриализации приходит вторичная, более высокая, называемая неоиндустриализацией. Поэтому человечество переживает сейчас становление неоиндустриальной эпохи и многотрудное восхождение к ней. В преддверии её находится и Россия.
Что весьма симптоматично, за неоиндустриализацию России категорически высказывается В. Иноземцев, который годы посвятил ранее пропаганде идей Д. Белла и «постиндустриальных» ценностей. Вынесенный им вердикт относится к Е. Ясину напрямую и в полной мере: «Да и сегодня парадигма постиндустриализма вообще не для нашей страны и потому применительно к России о ней не надо даже вспоминать. Скажу откровенно: разговоры о постиндустриальном обществе в нашей стране – это, на мой взгляд, не от большого ума» [8].
Думается, сказанного довольно, чтобы покончить с жалкими домыслами Е. Ясина. Во избежание недоразумений заметим, что он исповедует их не столько по незнанию, сколько из-за своей идеологии верноподданничества «Вашингтонскому консенсусу». Именно эта идеология, неискоренимо враждебная интересам России, заставляет его закрывать глаза на истину, научные знания и действительность. Отсюда и особого сорта невежество: оно продиктовано идеологическим ослеплением. Поэтому бессмысленно посылать Е. Ясина в какое-либо научение: слепая компрадорская, антироссийская идеология все равно разворачивает его избушку на курьих ножках спиной к науке и прогрессу.
В настоящее время «постиндустриальное общество» обращено в иное, более благозвучное название для господства над Россией спекулятивного капитала, подобно тому как «глобализация» означает лишь эвфемизм для мирового господства США. Фиктивные и бестоварные услуги, которыми призывают жить нашу страну, суть услуги именно биржевого, спекулятивного капитала. Все они являются на деле услугами по вымыванию из России её реального национального богатства, а вернее – услугами по индустриальному и научно-технологическому разоружению нашей страны, подрыву её экономической безопасности и обороноспособности.
Держать Россию в кабале и вассалитете у иностранного капитала – такова суть «постиндустриального» выбора, открыто направленного против неоиндустриального.
Итак, отрицание объективно существующего процесса новой индустриализации с апелляцией к чисто умозрительному «постиндустриальному обществу» уже само по себе тождественно идейно-политическому отбрасыванию внутреннего, российского неоиндустриального курса. Оно столь же провокационно, как и доныне памятный мартовский референдум 1991 г. по вопросу о сохранении Советского Союза.
В сущности, кто выдвигает «постиндустриальную альтернативу», тот исповедует реакционную, ибо де-факто навязывает России заокеанский «Вашингтонский консенсус» против России. Тот, следовательно, бросает России прямой вызов.
§ 2. Борьба по вопросу о собственности
«Гайдаровским форумом» компрадорский выпад против курса на новую индустриализацию не ограничился. Фактически атака только-только разворачивается. А. Дворкович, Е. Ясин и другие лишь прощупали направление главного удара. Вначале они попробовали противопоставить неоиндустриализацию инновациям и модернизации, затем «постиндустриальному обществу». Ясно, что первоначальный их удар пришелся против неоиндустриального курса России как такового. И, в чем легко убедиться, особых успехов избранное ими направление не сулит.
Неоиндустриальный выбор Россией уже намечен, он завоевал умы и оспаривать его бесполезно. Кто пойдет на него войной, тот обречен на поражение. Понимая это, более хитроумные представители компрадорской альтернативы избрали другое направление. Они охотно поддерживают необходимость новой индустриализации на словах, чтобы рьяно саботировать её на деле. В отличие от А. Дворковича и Е. Ясина, они обрушились прямиком на прогрессивный системный выбор, на прогрессивное для России решение вопроса о собственности. Ими выдвигается противопоставление уже принципиально иного, системного порядка: между формами собственности, конкретнее – между двумя формами, потому как государственно-корпоративной предпочитается олигархически-компрадорская.
В частности, системное направление удара избрал Б. Титов, тогда ещё предводитель «Деловой России». Он известен тем, что одним из первых позаимствовал и подхватил идею новой индустриализации, выдавая её за открытие «Деловой России», от которой, заметим, никто не принял участия в обсуждении, организованном журналом «Экономист». При этом Б. Титов просто-напросто располовинил научно обоснованную нами двуединую формулу развития России: неоиндустриализация плюс вертикальная интеграция.
При заимствовании Б. Титов привнес лишь единственную поправку – убрал системный плюс, чем отделил новую индустриализацию от вертикальной интеграции. Содеянное им равносильно тому, как если бы удалить из живого организма всю кровеносную систему заодно с сердцем. Фактически он предварительно обескровил неоиндустриализацию, после чего взялся направо и налево козырять выхолощенным термином. Разумеется, неоиндустриализацию с вертикально-интегрированной собственностью Б. Титов рассоединил для того, чтобы обеспечить дальнейшее господство частнокапиталистической, буржуазной собственности в самой реакционной её форме – олигархически-компрадорской.
