«… барышня прервала рассказ, истерически крикнула: "Опять!" - и вдруг запела дрожащим сопрано:– Славное море, священный Байкал!Курьер, показавшийся на лестнице со стаканами на подносе, выругался коротко и скверно, расплескал чай и запел в тон барышне:– Славен корабль, омулевая бочка!..Через несколько секунд во всех комнатах пели служащие про славное море. Хор ширился, гремел, в финансово-счетном секторе особенно выделялись два мощных баса. Аккомпанировал хору усилившийся грохот телефонных аппаратов и плач девицы.– Молодцу плыть недалечко! – рыдая и стараясь стиснуть зубы, пела девица.Курьер пытался прервать пение, вставляя матерные слова, но это ему плохо удавалось».
Велика ты, русская литература! Казалось бы – что может быть абсурднее, чем описанная Булгаковым сцена добровольно-принудительного хорового пения служащих отдела сметы?
Но ведь – как в воду глядел Михаил Афанасьевич.
Я рос, учился, начинал работать на Украине – в Днепропетровске, токарем на том самом большом в СССР ракетном заводе, который в те годы скромно назывался «почтовый ящик №186», а сейчас именуются «Южмаш».
Конечно, же, и гордился родным заводом, и через многие годы узнавал через знакомых, как там дела, и обсуждал технические проблемы – ультразвуковой контроль сотовых конструкций, возможности применения эффекта Кирлиана для этой цели – и вообще вели мы разные свободные инженерские разговоры на интересные темы.
Но вот пришёл один майдан, второй майдан – что-то стало меняться…
Когда-то внутри завода был ещё один завод – тракторный. Там делали те самые «Беларуси» в вишнёвой тропической эмали, какие шли на экспорт в десятки стран, и какие так любили снимать наши фотокоры на фоне джунглей или пирамид. Считалось, что тракторный завод «прикрывал» ракетную сущность Южмаша от настырных, но простодушных Джеймсов Бондов, какие за стройными рядами тракторов не видели частокола боевых ракет.
Но с получением «незалежности» тракторный завод был остановлен – самостийной Украине не были нужны ни трактора, ни валюта от их продажи за рубеж – станки и оборудование «второго производства» продали на металлолом, рабочих и инженеров уволили.
А последний майдан вызвал очень интересный, почти булгаковский эффект. По весне, когда дым от горящих на майдане покрышек окончательно закоптил мозги национально-свидомых (сознательных) граждан и доплыл до Южмаша, странные дела начали твориться там…
По утрам в различных отделах – и сметы, в том числе – перед началом работы национально-свидомые начинали хором голосить «Ще не вмэрла Украина». Пели барышни, пели курьеры, пели мощными басами служащие финансово-счётного сектора, а кто отлынивал, тот понимал, что национально-НЕсвидомые – первые кандидаты на увольнение.
Пели, как можно догадаться – отважно бросая вызов русскому агрессору, который посягнул на искони (с 1954 года) украинский Крым. А, может быть, пытаясь таким пением, как сирены, завлечь крымчан обратно в объятия «незалежной». В любом случае, старались заунывным пением продемонстрировать небывалое сплочение под жовто-блакытным прапором.
И так пропели свидомые стрекозы всё лето красное, а когда зима покатила в глаза – зарплату им платить перестали, а потом и вообще отправили на зимние квартиры, прикрыв некогда могучий завод, гордость советской индустрии и высоких технологий – «до будущей весны», как в песне поётся.
Шутки шутками, но мне почему то кажется, что и после этого – как у Булгакова – словно управляемый невидимым дирижёром начинал каждое утро звучать хор одиноких голосов «национально-свидомых», разбросанный по спальным районам и жилмассивам Днепропетровска: «Ще нэ вмэрла-а-а-а…». Майданный дым коптит мозги надолго…
Но, похоже, майданная копоть выветривается – люди, которых нацистская власть лишила работы, объединяются, выходят на митинги, перекрывают улицы.
И я уверен – если сейчас ещё не ловят тех певунов, не плюют им в ясные очи, не дают по шапке крепкой рукой – то время это не за горами. Пора спросить с тех, кто лишил людей работы, надругался над их рабочими руками и светлыми головами.
