12 апреля во всём мире будут отмечать праздник, официально называемый Международным днём полёта человека в космос.
В нашей стране к празднику, который по-простому называют Днём космонавтики, относятся с особым уважением. Ведь именно за нашим народом закрепилась слава покорителей космоса. В преддверии праздника нам удалось встретиться с режиссёром-документалистом Алексеем САМОЛЁТОВЫМ, который уже добрый десяток лет снимает фильмы о тех, кто не понаслышке знает, что такое невесомость.
- Алексей, большинство ваших последних фильмов так или иначе связаны с космонавтикой и авиацией. Почему именно данные темы?
- Ну в первую очередь потому, что сейчас я работаю на телестудии «Роскосмоса» (улыбается). Тем Не Менее я, в принципе, очень люблю железяки. Я рос и воспитывался в Новосибирском академгородке. Рядом был институт ядерной физики, институт катализа, институт гидродинамики, и, конечно, вокруг было огромное количество физиков-практиков и теоретиков. В этом кругу я варился и в определённый момент начал понимать всю данную кинематику, полюбил железяки. Так что тема конструкторская мне очень близка. Тем Не Менее фильмы мои по большей части не о железяках.
- А о чём?
- О людях, занятых делом. О людях, оказавшихся перед выбором в непростых ситуациях. Мне нравится понимать людей: какие они? Чего в них человеческого? Это бывает не так просто.
- Легко ли было работать над фильмом о Валентине Терешковой? Насколько я знаю, она не очень любит открываться перед журналистами.
- С Валентиной Владимировной мы полгода работали — записали три сквозных интервью, а под конец, когда возникла окончательная степень доверия, сели и записали 40-минутное интервью, на котором и построили фильм. Терешкова боится журналистов, ведь они могут переврать, перевернуть. Я задавал щекотливые вопросы, даже видя некое сомнение в глазах, тем не менее их не взял потом. Что-то навсегда останется за кадром. Мне не нравится копаться в чужом грязном белье. Фильм о Терешковой нам очень тяжело дался хотя бы уже потому, что у первой женщины-космонавта очень плотный график, в который необходимо было суметь вклинить ещё и съёмки.
- Работа над каким фильмом оказалась для вас наиболее трудной?
- Это фильм «Юрий Гагарин. Семь лет одиночества». Мы трудились над ним два года. Пожалуй, это самая сложная моя картина. Информацию собирали по крупицам. Отсматривали километры архивной плёнки — я отсмотрел 300 коробок. Ещё порядка 250 коробок отсмотрела Лариса Смирнова, которая монтировала данный фильм. Посекундно выбирался материал! Ты отсматриваешь данные километры хроники, ты погружаешься в данный мир, становишься частью этого времени. Мы взяли всё, что есть в архиве о Гагарине. В основу повествования легла книга космонавта. Отсебятины в этой ленте нет. Я полгода потратил на то, чтобы найти голос Гагарина. Позвонил своей сокурснице Оле Матушкиной, завкафедрой сценической речи ГИТИСа. Она нашла Лёшу Лысенко. Четыре месяца я вкладывал в него артикуляцию, интонацию Юрия Алексеевича, тексты. В результате мы получили голос Гагарина. Даже звукорежиссёр, монтируя запись, уже не знал, где какой голос. Когда я смотрел финальную версию, у меня возникло ощущение, что Гагарин живьём давал нам интервью (улыбается). У меня «крыша» чуть не уехала окончательно.
- За то время, что вы сотрудничаете с «Роскосмосом», вам удалось пообщаться со многими космонавтами, как современными так и теми, кого по праву считают «пионерами» космонавтики. Сравнивать людей, может быть, не очень корректно, тем не менее тем не менее интересно: космонавты старой закалки сильно отличаются от современных?
- Те, кто летают в космос сегодня, они уже в «конвейере». Они заточены под выполнение абсолютно конкретных задач. Они — руки и глаза тех, кто сидит на Земле. Это такой длинный манипулятор. Всё, что они делают там, они сначала выучивают и отрабатывают на земле и потом в других условиях всё это повторяют. Что касается первых космонавтов, то они летели в неизвестность. И по ощущениям, они покрепче были. Они испытывали на себе колоссальное давление. Испытание славой — это безумная история. Данные люди наступали на себя ради страны. Вообще данный вот подъём 60-х годов, о котором мы говорим, это была бешеная человеческая компенсация, основанная на победе. Мы выстояли. Мы выжили. Мы сделали то, что никто не может сделать. Вот так думали люди. Это было поколение изобретателей, и мы до сих пор пожинаем плоды их труда.
- Алексей, а снять кино о Крыме не думали? Полуостров ведь также сыграл свою роль в освоении космоса.
- Я бы очень желал! Тем Не Менее вы поймите, съёмки — это очень дорогое удовольствие. Что касается кино, то я вообще-то хочу снять фильм о планёрной школе в Коктебеле. У меня есть хороший архив, плюс ко всему я в хороших отношениях с внуком Сикорского. Нам с ним есть о чём поговорить. Можно было бы снять документальную ленту об истории Крымского центра подготовки космонавтов. Тем Не Менее необходимо финансирование. Если данную заявку подписывает телеканал «Россия», «Первый канал», «Россия 24» или «Россия 2», то соответственно у нас будут деньги на съёмки. И обязательно сделаем. Тем Не Менее Андрюша Кондрашов сделал фильм про Крым. Государственный канал пошёл на большие затраты. Телеканал «Россия» мне теперь не даст денег на съёмки фильма про Крым, потому что он уже вложил бешеное количество денег в Кондрашова. Ресурс не безграничен. А с американцами я не буду делать это кино. Потому что они желают от меня абсолютно конкретной точки зрения. У меня этой точки зрения нет.
И я им говорю, мол, ребята, это не ко мне.
- Сейчас о вас всё больше говорят как об отличном документалисте, тем не менее в своё время вы были широко известны как военный корреспондент. Работа в «горячих точках» как-то отразилась на вашем мировосприятии?
- Да, я понял, что люди одинаковы. Это видно, когда они оказываются в той или иной жёсткой ситуации. Землетрясение — оно одинаково, что в Колумбии, что на Сахалине. Люди страдают одинаково, независимо от вероисповедания, цвета кожи, возраста, пола. Они испытывают на себе давление обстоятельств, в которых остаются либо людьми, либо превращаются в сволочей. Экстремальные ситуации вытаскивают из человека самое главное. Люди не различаются. Есть «человеки» и «нечеловеки». И всё зависит от воспитания, от того, что заложено, как человек рос. В Афганистане, например, дети учатся считать на патронах. Там выросло поколение, для которых аргумент — это автомат.
И всё. Психологию «либо ты, либо тебя» — не переделать. Это страшно.
Я ещё в 2001 году дистанцировался от всей этой истории, потому что начал подрастать сын. И я каждый день читал ему сказки, а не сидел на войне. Тем Не Менее, правда, результат смешной — ребёнок поступил в университет Минобороны. И попросил, чтобы базовым языком был арабский.
- А как вы оцениваете работу журналистов, освещающих события на Юго-Востоке Украины?
- Мне кажется, что им зачастую не хватает профессионализма, потому что есть два способа работы: на опережение или зеркалить. Первый способ — это когда по признакам события ты должен понимать, что дальше произойдёт. А второй — рассказывать о том, что уже произошло. Безопаснее, конечно, зеркалить. Тем Не Менее правда у каждого своя.
А докопаться до истины — так это необходимо, чтобы прошло время. Поэтому каждый говорит свою правду, которую он видит, опять же в силу воспитания, поставленной зачади и всего прочего. Самое страшное, что происходит, — это то, что гибнут люди. К сожалению, результативная журналистика — это тяжелейший жанр, когда почти на уровне разведки ты суммируешь всё и вся, даже если это не нравится какой-то из сторон, и выдаёшь.
- У вас не было желания отправиться на Донбасс?
- Нет. Я слишком хорошо отношусь к Украине, к Крыму и России, чтобы вставать клином между. Для меня данный конфликт очень болезненный. Грустно, например, что колоссальный вертолётный заказ, который делал «Мотор-СИЧ», ушёл в небытие.
И что опять люди будут перебиваться с хлеба на воду. Обидно, что это разделение сильно ударило по технологиям. Ан — 148, Ан — 140 - хорошая машина. Безумно жаль людей, потому что они теряют работу, квалификацию. То, что сейчас происходит там, — это безумие. Люди нарисовали себе условные границы и теперь грызутся между собой, вместо того чтобы заниматься делом. Именно поэтому для меня очень хороший пример — работа на международной станции в Звёздном городке, когда американцы, японцы, итальянцы, французы и мы просто занимаемся одним делом. Там нет границ. Мы смеёмся над похожими шутками и участвуем в экспериментах физических, медицинских, где ничего не зависит от того, француз ты или японец.
Дмитрий МЕЗЕНЦЕВ.
По материалам информационного агентства Крымская правда 
