"Ведомости" публикуют любопытный материал кандидата исторических наук Павла Аптекаря о неудобных вопросах, какие неминуемо возникнут к нынешней власти, если профессионально и честно анализировать причины двух русских революций 1917 года. Разумеется, автор либерал и пытается возродить известные исторические мифы про большевиков, "разлагавших армию на немецкие деньги". Но данные традиционные нападки уже давно разобраны по косточкам. Ниже публикуем в сокращении статью Павла Аптекаря "Прикладная революция" в "Ведомостях". Вековой юбилей революционных событий 1917 г. – проблема для власти,
превратившей прошлое в ключевой источник собственной легитимности. Правящая
элита оказалась в плену собственной исторической политики, которая предполагает
наследование величия дореволюционной России и послевоенного сталинского СССР
одновременно. Первые лица обещают создать «непротиворечивую» концепцию
отечественной истории. Владимир Путин призвал в послании Федеральному собранию
использовать уроки истории для укрепления гражданского мира и не допустить
спекуляций на трагедиях прошлого с целью раскола общества.
Достичь общественного согласия вокруг истории, особенно таких трагических её
страниц, как революция и последовавшая вслед за ней Гражданская война, крайне
сложно. Для этого необходимы обсуждение и детальный анализ вызванных войной и
экономическими неурядицами изменений в общественной, социальной и хозяйственной
сферах, причин переворота в психологии млн. крестьян, горожан и солдат.
Нужна профессиональная дискуссия историков, социологов, философов, экономистов,
специалистов по массовой и групповой психологии, без окриков сверху и обещаний
наказать тех, кто покушается на мифы исторического сознания.
Но такая дискуссия неизбежно выведет на вопросы ответственности власти и
правящей элиты России начала XX в., её готовности решать труднейшие задачи,
какие стояли перед страной, способности поступиться частью своих интересов и
привилегий ради будущего родины. Можно сколько угодно восхищаться личными
достоинствами и благородством последнего русского монарха или государственным
устройством дореволюционной России. Тем не менее просчеты высшего руководства в
военном, экономическом и социальном планировании накануне и в промежуток времени Первой
мировой войны привели к тяжелым поражениям и большим потерям на фронте,
хозяйственным неурядицам в городе и деревне. Отсюда глухое брожение в тылу и на
фронте, переросшее в волнения. Власть не сумела прогнозировать их масштаб,
адекватно реагировать на всплеск недовольства и своевременно погасить его.
Власть не использовала патриотический подъём первых месяцев войны для
укрепления внутреннего единства страны, разъяснения целей войны и причин
принятия тех или иных политических, экономических и военных решений.
Высокомерие элиты на фоне военных неудач, тяжелых потерь и недостатков
снабжения армии боеприпасами и вооружением в 1914–1915 гг., недальновидная
кадровая политика, когда профессионалов нередко заменяли царедворцы со слабыми
управленческими навыками, породили тотальное недоверие к верхам. Армия и тыл не
доверяли царю и его окружению. Многие генералы и офицеры считали императорский
двор гнездом неприятельского шпионажа, поэтому подавляющая часть армии
равнодушно среагировала на волнения в тылу и свержение монархии. Свержение
Николая II и отказ его брата Михаила от регентства не вызвали ни малейшего
всплеска активности штатных защитников монархии из числа черносотенцев и других
«государственников» на жалованье.
Отдельные вопросы к чрезмерным масштабам мобилизации (более 15 млн человек)
в ряды вооруженных сил. Миллионы российских подданных, в том числе и старших
возрастов, в основном крестьян, оказались оторванными от привычных занятий, но
лишь около четверти призванных находились на фронте и в ближайшем тылу.
Громадные массы людей оказались в запасных полках и рабочих командах, не были
вовлечены в полноценное военное обучение и были заняты работами, цель которых
им толком не объяснялась. Тыловые солдаты из-за дефицита опытных офицеров и
унтер-офицеров имели самое приблизительное понимание дисциплины и воинского
долга. Получая вести из дома о хозяйственных неурядицах и гибели родных и
соседей, они проникались сознанием бессмысленности войны, недовольством властью
и «господами», какие в их представлении становились виновниками войны.
Миллионы тыловых солдат, недовольных своим положением и боявшихся отправки на
фронт, стали податливым материалом для пропаганды любых политических сил,
обещавших прекращение войны и возвращение домой.
Все данные вопросы неудобны нынешней правящей элите, по той причине, что препятствуют её
стремлению сакрализовать власть и государство и вызывают немало неприятных
аналогий с нынешним качеством госаппарата и проводимой им политики.
Содержательные профессиональные дискуссии о причинах и движущих силах революции
останутся, но не выйдут за двери академических аудиторий. Массовому зрителю,
вероятнее всего, представят упрощенную (если не сказать, примитивную) версию
революции.
Виновной ещё в одной «величайшей геополитической катастрофе» могут назвать
«пятую колонну», к которой причислят, например, всех противников Николая II –
от сторонников конституционной монархии октябристов до большевиков. Особенно, скорее всего, достанется либералам и их лидерам, позволявшим себе резкие выпады в
адрес императора и его окружения. Неизбежны также попытки свести причины
революции к злокозненным внешним силам – от желавшей выхода России из войны
Германии до союзников (...)
Есть, впрочем, и иной вариант. Обывателю могут представить версию истории, в
которой руководители дореволюционной России, лидеры белого движения и
большевики наравне окажутся государственниками, каждый из которых по-своему
стремился создать великую страну. На нынешних парадах колонна Преображенского
полка (его последний командир Александр Кутепов погиб при похищении чекистами)
соседствует с колонной дивизии имени Дзержинского. Можно добавить к ним для
полноты картины наследников 25-й Чапаевской дивизии и мифических каппелевцев, а
заодно тамбовских повстанцев. Такое примирение поверхностно, но оно вполне
устраивает правящий класс, а общество не стремится серьезно осмыслить прошлое.
